Очнулся я оттого, что меня довольно грубо трясли и, кажется, били по щекам.

— Что такое?

И я над собой увидел озабоченное лицо Кати.

Видимо, я пролежал в отключке довольно долго, пока Катя занималась профессором: у нее в сумке обнаружились ватные тампоны и офисный скотч (!), она задрала ему одежду, наложила тампоны на спине и груди, раны заклеила. Крови, впрочем, по их словам было немного (при этом известии мне чуть снова не стало дурно, но я героически удержался в рамках реальности).

Вдалеке – там, откуда прикатил лимузин – послышались сирены. Возможно, кто-то каким-то образом сумел вызвать пожарных или полицию.

Я поднялся и безнадежно спросил, как бы продолжая невзначай прерванный разговор:
— Ну как – будете теперь нырять за пассажиром?

Катя смерила меня презрительным взглядом и явно хотела отпустить что-то уничижительное, но проф вдруг встревожился:
— Думаю, нам надо уходить отсюда. В городе, похоже, комендантский час, нас могут задержать. Уходим!

— А пассажир? – спросил я с настойчивостью, удивившей меня самого.

— Да какой пассажир! – нервно сказал проф. – Он там уже четверть часа плавает. Поздно, раньше надо было! Вы не забыли? Нам надо к Гордееву, срочно!

И он поспешно натянул на себя куртку.

— Какие вы… — зло сказала Катя. – Идите к черту!

И она, не оглядываясь, зашагала куда-то влево с перекрестка.

Профессор бросился за ней.

— Катя! Катя! Куда же вы? Вы нам нужны!

Немного подумав, я пошел за ними. Сирены звучали все ближе. В голове у меня что-то звенело и перекатывалось. Дойдя вслед за этой парочкой до подъезда многоэтажного дома, я сел на скамейку, достал диктофон и вкратце описал в него очередную порцию своих сегодняшних приключений. Это оказалось вдвойне полезно – я успокоился, звон в голове почти утих. Все это время проф в чем-то убеждал Катю под покосившимся грибком детской песочницы.

Глава 14. Волна идет волнами

Я как раз заканчивал рассказывать последние события хитрой машинке, когда профессор тоже прекратил что-то втолковывать нашей, в сущности, случайной попутчице, приобнял ее напоследок за плечи, что-то спросил, она кивнула – и он повернулся ко мне, явно повеселевший:

— Все в порядке, Аркадий! Она согласна!

— На что? – спросил я, вставая.

— Провести нас к Гордееву, понятно, — сердито объяснил мой второй случайный попутчик. – Вы что, хорошо здесь ориентируетесь? Лично у меня не работает навигатор, а карты остались в номере!

— Идемте скорее, — сухо сказала Катя. На меня она старалась не смотреть. – И учтите – я вам помогаю только ради Гордеева. Если он и правда может чем-то помочь. А с ВАМИ (тут она особо выразительно посмотрела в мою сторону) я бы здесь уже ни минуты не осталась.

И она действительно быстро повела нас куда-то безлюдными дворами, мимо темных и зловещих в ночи многоэтажек. Я только понимал, что мы постепенно вроде бы возвращаемся к Волге, по какой-то широкой дуге. Катя шагала впереди, стараясь держаться поближе к профессору. Наш «раненый», только что едва не лишившийся чувств от потери крови, наяривал на удивление шустро. Честно говоря, меня это все задевало. Противно было смотреть, как они спелись – и это после того, как я дважды спас ее почти от верной смерти!
Пробираться за этой парочкой по заснеженным буеракам, кое-как освещаемым луной, во взятом ими хорошем темпе – было нелегко. Я с ненавистью глядел в широкую спину профессора, с небольшой дырочкой повыше лопатки, старался не упасть в своей скользкой обуви – и делал вид, что меня все устраивает.

— Кстати, а что это вы такое кричали, когда прыгали из машины – «Волна идет волнами»? – спросил я, стараясь сохранять ровное дыхание. – Это что, какая-то мантра?

— Просто теория Гордеева находит все больше подтверждений! – проорал в ответ проф, не оборачиваясь. – Разве вы не поняли? Мы увидели, что Волна Синхронизации бьет не в одночасье, разом, а как бы поэтапно: удар – и падают изношенные самолеты; удар – и взрываются изношенные газопроводы; удар – и взрываются котлы на тех ТЭЦ, до которых не дошли первые мини-волны. Понимаете?

— Вы хотите сказать, что именно поэтому на правом берегу еще был свет и работали светофоры, когда уже на левом творился полный… э-ээ… конец, да?!

— Примерно так! – кивнул проф, по-прежнему не оборачиваясь.

— И сколько еще будет ударов? Или этих… миниволн??

— Кто ж знает! Гордеев рассчитал только время, когда, как он считал, «волна наиболее вероятна» — 5-6 января. Но он, конечно, не мог знать, что в этот период будет не один мощный удар, а серия мелких миниволн, которые добьют все, чей срок уже подошел!

— Что же еще-то может быть? – в недоумении, рассуждая вслух, сказал я. – Электричество отказало, газ уже взрывался, дорожное полотно, вон, на наших глазах провалилось…

Мы шли в этот момент сквозь стройку. На пустыре над рекой, видимо, решили возводить затейливую многоэтажку – но кризис помешал. Решили да и бросили. Стройка производила впечатление заброшенной. Хотя, может, это только казалось? Во всяком случае, громадный кран, чья стрела едва виднелась где-то почти над нашими головами, убеждал в обратном.

Мне этот кран почему-то очень не понравился. Мысленно я сто раз проклял шуструю Катю, которая решила вести нас через стройку. И так-то не видно ни зги, скользко – так еще и пробираться по каким-то, как у нас водится, разбросанным там и сям бетонным блокам и прочим стройматериалам. Тут и ноги поломать недолго! Хорошо Кате – она видит, похоже, в темноте как кошка. Откуда свалилась на нашу голову эта, блин, «работница индустрии гостеприимства» (как вы понимаете, я все это наговариваю сейчас прямо в микрофончик, подключенный к заветному диктофону – собственности газеты «Час Икс»).

А тут еще эта стрела нависает – на нервы действует! С детства ведь помню лозунг «Не стой под стрелой!»

Каким-то чудом, ничего не поломав, мы благополучно пересекли этот пустырь – сладкая парочка впереди, я, как уж сложилось, в арьегарде.

— Ну долго еще?! – спросил я, задыхаясь. И простонал: Не бегите так!

— Ничего! Мы уже почти пришли! – Катя остановилась, и в ее голосе я услышал нотки сочувствия. – Сейчас перейдем вон там, налево – и будет улица Речников!

— Давайте прибавим!
Профессор тоже, наконец, обернулся. Даже в лунном свете я поразился, насколько бледным было его лицо.
И тут что-то дернуло меня обернуться. НА КРАН. Будь я проклят – он падал!!

Падал, как все в эту бесовскую ночь – почти беззвучно. Как во сне. Он просто начал вдруг стремительно увеличиваться в размерах. «О, проклятая Волна!!» — мелькнуло у меня в голове.

В следующую секунду я уже каким-то немыслимым образом сгреб в охапку разом и Катю, и профессора – и вместе с ними прыгнул в сторону. Скорее всего, нас бы это не спасло – но, по счастью, слева оказался склон, что-то вроде детской горки – и мы кубарем покатились по нему, что-то крича и, наверно, подвывая от ужаса.

Кран рухнул страшно, с диким грохотом и скрежетом. Я явственно ощутил, как земля содрогнулась, а мимо явно просвистели какие-то железяки. От стремительного падения я разбил нос, ушиб локоть и расцарапал ладони. Попутчики мои тоже, как я понял, приложились знатно – но вроде бы ничего себе не сломали.

— У вас опять кровь из носа, Аркадий! — сказала Катя. У нее у самой на лбу вскочила явственная шишка, а под глазом наливался лиловый, почти черный в ночи фингал – но она, похоже, этого не замечала.

Я набрал снега и приложил к больной физиономии. Со стоном поднялся профессор – он отделался, пожалуй, хуже всех: голова его была вся в крови.

В общем, Катерине пришлось опять доставать тампоны и скотч.

И вот как раз тогда, когда я безразлично и вяло наблюдал за ее заботливыми манипуляциями над головой профессора – я вдруг ВСПОМНИЛ.

— Скажи-ка, профессор … Что вы такое произнесли, когда мы падали со склона?

— А что я произнес? – так же вяло спросил он.

— Не помните?

— Нет.

— А я помню: вы орали «Ферфлюхтер!»

— А я ничего не заметила, — сказала Катя, не отрываясь от работы.

Я продолжил в азарте:
— Зато я заметил! Вы орали «ферфлюхтер» — немецкое ругательство. Что-то вроде «черт возьми», если я не ошибаюсь. И уже не в первый раз!

— Ну и что? – так же вяло отвечал «Александр Глебович» – Это обычное ругательство…

— Обычное?! В нем нет ничего обычного ДЛЯ РОССИИ. И мне, знаете, очень интересно узнать – почему вы в критических ситуациях постоянно переходите на немецкие проклятия?? А? Ответьте, пожалуйста!

— Вы же знаете, что я приехал из Калининграда…

Профессор отвечал мне с каким-то удивительным безразличием.

— Да какой Калининград, — напирал я. – Все знают, что там давно нет никаких немцев. Кому вы заливаете?! Мне б давно надо было догадаться: с чего б вдруг инженер из Поволжья стал писать какому-то профессору в Калининградскую область? Это ж полный бред! Если б он куда и написал, то в Москву! Или там в Нью-Йорк, в ООН! Отвечайте – откуда вы о нем вообще узнали?! И КТО ВЫ ВООБЩЕ ТАКОЙ??

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — так же вяло и тускло отвечал мне профессор. – Я – известный калининградский ученый. Мои предки были немцами. Я ищу инженера Гордеева.
Голос его звучал, как заезженная пластинка.

Катя приклеила последний тампон и с удивлением воззрилась на меня.

— Аркадий, о чем ты? Что вы тут устроили? Какая разница, кто что кричал?

— Да то, дорогая Катя, — сказал я с торжеством, — что наш «профессор» совсем не тот, за кого он себя выдает. Ни из какого Калининграда он не приезжал! Знаешь, кто он? Он – шпион! Да-да, признайтесь: Вы – шпион? Отвечайте! Зачем вам Гордеев??

— Господа, да что с вами такое? – всплеснула руками Катя. – Мальчики…
Она беспомощно переводила взгляд с него на меня и обратно.

Наверно, со стороны мы смотрелись дико: все в синяках и пластырях, в порванной одежде, сидим в ложбине возле упавшего крана и ведем какие-то разборки посреди ночи. Но мне очень хотелось узнать, наконец, правду!

А лже-проф неожиданно сдался.

— Хорошо, Аркадий, я скажу! – сказал он. – У меня прекрасные документы, к которым вы никогда в жизни не придеретесь, но я скажу вам правду. Только при условии, что после этого мы встанем и пойдем туда, куда мы стремились – и вы мне поможете!

— Я посмотрю сначала, что вам нужно от нашего инженера, — сказал я непримиримо.

И он рассказал. По его словам выходило, что сам он – из семьи русских эмигрантов «первой волны», в семье все старались не забывать русский язык, но его родной – все ж, понятно, немецкий. Жил он в Швейцарии и сотрудничал с международной организацией «Ученые за мир», со штаб-квартирой как раз в Цюрихе. Вот туда и пришла бандероль со странной рукописью на русском языке, которой никто не придал серьезного значения, и в конце концов она попала к нему как «любителю всего русского» — такая у него была репутация в организации.

Выкладки Гордеева никто всерьез и проверять не стал, и только наш «Иноземцев» увлекся идеями Гордеева всерьез, тем более, что сам «Иноземцев» по образованию химик. В итоге он решил, как он заявил – «приехать и спасти Гордеева», то есть – вывезти его из страны. «Гордеев – гений», уверял он нас, когда мы уже поднялись и, поминутно охая, двинулись в путь. «А гениев, русских гениев! – надо спасать. Русские гении освещают путь всему человечеству!!» Было даже забавно смотреть, сколько, оказывается, пафоса помещалось в этом смешном израненном человеке, который шел прихрамывая на обе ноги, с пластырями на голове, груди и спине.

— И все ж вы ни хрена меня не убедили, товарищ Левинштейн… — начал я.

— Мальчики! – строго прикрикнула на нас Катя. – Что вы как дети? Вот ваш дом, успокойтесь.

Мы в самом деле пришли! Вот он: мы стояли возле занюханной пятиэтажки в окружении других таких же пятиэтажек. «Улица Речников, 25». Тишина. Света нигде нет. В отдалении чуть слышно воют какие-то сирены и слышны хлопки – видимо, выстрелы. И ощутимо тянет сыростью – знак, что река близко.
Оказавшись у самой цели, я немного оробел и как-то враз растерял весь кураж. Судя по всему, что-то подобное испытали и мои спутники.

— Наверно, зря мы сюда пришли, — сказал дрогнувшим голосом тот, кого я привык называть «профессор». – Наверняка никакого Гордеева здесь нет. Что ему оставаться? На его месте я и сам бы постарался перебраться как можно дальше от катаклизма, который я же и предсказал.

— Мне нужно всего лишь взять интервью, — сказал я. – Если Гордеева не окажется, деньги я все равно выбью. Но лучше бы он был дома, конечно… Получу какую-нибудь вашу Пулитцеровскую премию.

Вдруг послышались звуки гармошки и расстроенной гитары. Они приближались – и вот мимо с веселым повизгиванием прошла через двор небольшая толпа, человек 10 – в явно праздничном настроении и навеселе. Гармонист наяривал вовсю, ражие тетки в тулупах и шубах приплясывали. Среди мужской части процессии выделялся абсолютно бухой парень, голый по пояс. Именно он громче всех горланил «Виновата ли я, виновата ли я, что люблю», дурашливо и абсолютно счастливо улыбаясь.

Наша троица смотрела на странную процессию в немом изумлении. Когда они подошли, самая веселая девица игриво обратилась к нам, сверкая не совсем ровными зубами:

— Ой, а вы часом не террористы?

И не дожидаясь ответа, медленно закружилась на ходу, томно приговаривая:

— А то, говорят, сейчас одни террористы кругом…

Вышла луна, и осветила их всех. Полуголый парень, проходя, явственно подмигнул мне, указал на Катю и поднял большой палец.

— Террорист! – ласково позвала меня та самая девица, отойдя уже довольно порядочно.

— Машка! – крикнули ей. – Не отставай, мы на речку!
И вся процессия скрылась за углом соседней «хрущевки».

— Гордеев! – чуть слышно сказал сам себе профессор, выйдя из ступора. Это прозвучало как пароль и как девиз одновременно.

Входить в черный зев подъезда не хотелось. Преодолев непонятную робость, мы все ж поднялись на 2 этаж; я шел буквально на ощупь, держась одной рукой за стены, а другой придерживая Катю. Лже-профессор тяжело тащился следом.

В мутном лунном свете мы еле-еле разглядели на лестничной площадке дверь с номером 5. Поперек двери, прямо по черной обшарпанной клеенке кто-то старательно вывел большими неровными буквами (видимо, белой краской) — ЧМО.
Проф недоуменно крякнул, Катя ойкнула, а я сказал как можно более бодро:
— Ну вот видите — наш инженер определенно местная знаменитость!
И надавил на звонок (тишина), и потому еще для верности стал колотить в дверь руками и ногой. Довольно долго ничего не происходило, и я уже почти отчаялся – когда вдруг из-за двери послышалось слабое «кто там?» И сразу же – звук отпираемого замка.